Не сбавляя скорости, с поднятым хвостом несся мой истребитель к границе аэродрома, где чернели огромные валуны. Напрасно жал гашетку: тормоза не работали.
Чтобы не врезаться в валуны, я резко толкнул левой ногой педаль руля поворота в надежде, что стойки шасси не выдержат, самолет грохнется на фюзеляж и закончит свой пробег. А он, как флюгарка от ветра, развернулся и, не опуская хвоста, помчался обратно, прокатился почти через весь аэродром и остановился. Я хотел было выпрыгнуть из кабины и не мог: все закружилось перед глазами.
Вскочив на крыло, летчики подхватили меня под руки и вытащили из самолета.
Только коснулся ногами снега, боль током отдалась в правой ноге.
- Ой, братцы!.. Кажется, ранен...
- Ну конечно, ранен. Смотри, все брюки в крови...
Через полчаса я уже лежал на операционном столе нашего авиационного госпиталя. Хирург Сергей Иванович Дерналов делал операцию. Он искал осколок снаряда, пробивший мне правое бедро.
На следующий день пришла весть о судьбе моих товарищей. Один из них погиб. Второй посадил свой подбитый истребитель на пологий скат сопки и пешком вернулся в полк.
Спустя несколько дней наши авиационные техники поехали в район, над которым мы вели воздушный бой. В сопках, близ Ура-губы, они нашли сбитый мною фашистский самолет. Его пилот был обер-лейтенант с усиками "под фюрера", награжден двумя железными крестами.
Время текло однообразно, тягуче, скучно. Изредка приходили навещать друзья. Чаще не позволяла обстановка: фашисты оживились.
Однажды ко мне заскочил Паша Орлов. Лицо его светилось радостью.
- Кончили мы с "костылем" играть в кошки-мышки, - сказал он. - Словили "горбатого". Вчера срезал его с двух очередей.
Я поздравил друга с победой.
Шел второй месяц лечения. Понемногу стал ходить, опираясь на палку, рана что-то заживала плохо.
Однажды ковыляю по коридору госпиталя. Смотрю, несут на носилках кого-то. На них лежал заросший бородой человек. Это был Захар Сорокин - мой однополчанин. Его привезли из Полярного, из военно-морского госпиталя, куда он попал после тяжелого воздушного боя и необычного приключения в тундре.
...Звено наших "мигов" под командой Захара Сорокина атаковало несколько "мессершмиттов".
Захар тут же поджег ведущего. Остальные врассыпную бросились удирать. Захар - за ними. Когда он в облаках гнался за одним из "мессершмиттов", на него напал другой.
Пулеметная очередь резанула по крылу и кабине. Сорокин был ранен в ногу, но из боя не вышел, продолжал драться. В баках оставались последние литры бензина, когда Захар повис за хвостом "мессершмитта" Фашист усиленно маневрировал. Захар не отрывался. Вот он поймал фашиста в прицел, но пулеметы молчали.
"Патроны кончились!" - понял летчик. Его "миг" рванулся как подстегнутый за "мессершмиттом", догнал врага и - винтом по хвосту.
С обрубленным хвостом падал "мессершмитт", и вслед за ним спиралил с неподвижным искореженным винтом истребитель Сорокина.
Кругом подымались сопки, громоздились гранитные валуны, засыпанные сверкающим снегом, вдали темнело длинное ущелье. Сорокин направил машину туда. Перед глазами мелькнула ровная поверхность замерзшего горного озера. Не выпуская шасси, летчик посадил самолет на фюзеляж.
Взвихрённая снежная пыль опустилась, и прямо перед собой, в тени отвесной скалы, Захар увидел распластанный хищной серой птицей двухмоторный "Мессершмитт-110" с погнутыми лопастями винтов. В кабине "сто десятого" стоял фашист, держа на поводке огромную собаку.
Захар только успел отстегнуть ремни, как собака вскочила к нему на крыло. Промедли летчик несколько секунд, и острые хищные клыки сомкнулись бы на его шее. Захар не растерялся, схватил пистолет, выстрелил.
Пока собака крутилась, царапая лапами снег, прозвучал ответный выстрел. Пуля ударилась о металлическую обшивку самолета и, рикошетируя, с визгом отлетела в сторону.
Стрелял бежавший по снегу фашист.
Уловив момент, Сорокин дважды разрядил свой пистолет. Фашист, будто споткнувшись, выпустил парабеллум и, схватившись руками за живот, свалился в снег.
Захар выпрыгнул из кабины.
Мучила жажда, хотелось пить. Летчик нагнулся, чтобы взять пригоршню снега, и вдруг увидел второго фашиста. Сорокин вскинул руку с пистолетом, но выстрела не последовало. Осечка...
Перезаряжая пистолет, он бросился было к гранитному валуну, но немец настиг его и с силой вонзил в лицо финский нож.
Сорокин потерял сознание...
Очнулся Захар от удушья. Навалившись, фашист сжимал ему горло. Чувство смертельной опасности придало силы. Коленкой здоровой ноги Захар ударил врага в живот. Взвыв от боли, фашист разжал руки. Дышать стало легче. Рядом лежал пистолет. Захар схватил его и разрядил в фашиста...
Мучимый болью, обливаясь кровью, Сорокин поднялся. Шатаясь, подошел к одному из заснеженных гранитных валунов...
Теперь он то и дело хватал пригоршнями пушистый снег, прикладывал к ране, пытаясь остановить кровь. А боль не утихала...
Подул пронизывающий ветер, закружился в вихре снег. Пришла темная ночь. Захар, как мог, перевязал шарфом рану и, захватив бортпаек, покинул озеро.
Без сна и отдыха шел он через сопки, срывался в ущелья, карабкался по обледеневшим скалам, не раз проваливался в запорошенные снегом незамерзшие ручьи. Промокший меховой комбинезон давно превратился в тяжелый ледяной панцирь. И только воля к жизни заставляла летчика идти вперед.
На исходе шестых суток, обмороженный, обессиленный, набрел он на матроса Воспаленные глаза успели разглядеть красную звездочку на шапке-ушанке, и последние силы оставили летчика.
В сознание Захар пришел в военно-морском госпитале города Полярного. Крепкий, натренированный организм, воля летчика и искусство врачей победили смерть, Но отмороженных ног спасти не удалось - часть ступней пришлось ампутировать.
Захара Сорокина эвакуировали в тыл.
Заканчивался второй месяц моего лечения. В один из дней я вышел на улицу. Полной грудью глотнул морозного воздуха и почувствовал, что сил прибавляется. Ходил долго. Сильно натрудил ногу. Ночью спал плохо. Проснулся - повязка мокрая.
Пришла сестра. Она разбинтовала ногу, осмотрела рану и обрадовалась.
- Теперь пойдете на поправку. Смотрите, почему рана не затягивалась. Сестра показала небольшой серый комочек. Это была вата из моих брюк, занесенная в бедро осколком снаряда.
Дней через пять рану затянуло. Настроение поднялось. Отпросился у врача. Очень уж хотелось побывать на аэродроме.
Попал я к друзьям и возвращаться в госпиталь уже не захотелось, попросил разрешения у Сафонова остаться в эскадрилье.
